Злой дух Ямбуя - Страница 45

— Не собирался ли Елизар после Ямбуя спускаться к озеру на охоту? Может, слышал выстрелы или крик?. Да отвечай же, черт бы тебя побрал, или я тебя… — И я едва удержался чтобы не стукнуть Илью.

Он продолжал невозмутимо молчать.

Следователь из меня оказался никудышный. Я встаю, беру карабин, бросаю в рюкзак чайник, кусок вяленой оленины, банку сгущенного молока, лепешку, кружку. Проверяю, есть ли с собою спички. Привязываю к поясу Загрю.

Заглядываю к Павлу в палатку.

— Никто не отзывается, — говорит он.

— Карауль, времени еще много.

— А вы не запаздывайте: может, к ночи действительно злые духи тут собираются, как бы того…

— Никакого «того», Павел, не будет. Жди, к вечеру вернусь. Передай Плоткину, чтобы самолет был здесь пораньше утром. Всего хорошего!

— Ни пуха, ни пера!

Долбачи, провожая меня, предупреждает:

— Смотри, напрасно Ямбуй не ходи, одному нельзя, место худое, видишь, как люди тут пропадают.

— Не беспокойся, Долбачи, я это знаю. А ты завтра поторопись.

Появившееся у горизонта утром мятежное облачко исчезло. Небо густо-синее. Если дни будут солнечными, мы скоро выясним, что происходит на этом Ямбуйском гольце, и тогда повернем назад, к своим. Скорее бы!…

10. В ЗАПАДНЕ

Шагаю звериной тропой. Слева в скалистых берегах ворчит Реканда. Справа спокойная, ласковая с виду марь. За нею Ямбуй. К подножью его подступает болото.

День теплый, мягкий. Взлетела пара кряковых уток, всплеснула воду и унесла на крыльях в тишину предупреждающий крик. Иду по кромкам болот. На поводке неохотно плетется Загря. Не пропускаю ни одного следа, но попадаются только звериные, старые и свежие. Человеческих следов не видно.

Глаза быстро устают от напряжения, утомляет однообразие. В ушах комариный гул. Горцам- а я родился на Кавказе — на открытом пространстве со скудным пейзажем обычно становится не по себе.

Радует только осень- в тайге это самое красивое время года.

На темно-зеленом фоне лесов,на бледно-желтом ягельном поле пылают осинники ярко-красным багряным огнем. Они сливаются, охватывают пожарами огромные пространства и очаровывают удивительным сочетанием красок. Ни одному художнику, наверное, не удалось передать эти тончайшие тона переходов из одного цвета в другой. Их можно только видеть. А сколько хорошей, светлой грусти приносит с собою осень!

С этими мыслями я незаметно все ближе и ближе подхожу к подножью Ямбуя.Под ногами зеленый ковер вековых мхов. Местами забредаю в корявые дебри перелесков. Шагаю через сгнивший, трухлявый валежник порушенных временем деревьев. Шлепаю по травянистым болотам. Пересекаю края замшелых отрогов и шумливые ручейки, сбегающие с гольца. Кругом только мхи да разноцветные лишайники- желтые, зеленые, красные, серебристые. Здесь нет и клочка земли, лишенного растительности, даже камни, скатывающиеся с гор, за несколько лет обрастают мхом- все же это обиженная природой страна.

Чем ближе, тем грознее кажется Ямбуй. Исполинские зубчатые скалы опоясывают его разрозненными рядами. Высокие, черные, они, как древние крепости, защищают Ямбуй от холодных северных ветров и сами рушатся под гнетом неумолимого времени.

Продвигаюсь вдоль подножья. Все тут слишком однообразно: скалы, узкие ложбины и волнистые гребни начинаются почти у самой вершины гольца и внизу неожиданно обрываются темными утесами. На них сторожевыми маяками торчат одинокие, голые от старости, сучковатые лиственницы.

Иногда я взбираюсь на утесы. С них видно все как на ладони. За марью, укрывшись среди мерзлотных бугров, бирюзовые озера. В вечерней дреме перелесков темнеют болота, а дальше тайга, изуродованная, жалкая, на муки поселившаяся тут, на зыбкой глинистой почве. Необозримые дали лежат в мертвом молчании, в вековом забытьи. Здесь все нетронуто с первобытных времен.

Солнце клонится к щербатому горизонту. Дня остается мало, пора возвращаться. Но впереди показался мысок. С него, кажется, будет видно не только равнину, но и северный склон Ямбуя. Это соблазняет меня.

Из-за Ямбуя на равнину угрожающе надвигаются мрачные тучи. Я даже не заметил, когда они появились. Над головою толчется мошкара — непременно к дождю. Скорее бы добраться до мыска, и на этом придется закончить день.

Иду по широкому просвету перелеска, пробираюсь по ернику. По пути открываются голубые чаши озер, ровные, спокойные, окаймленные вечнозеленым троелистом. На зеркальной глади воды- чудесные кувшинки, раскрывающие навстречу теплу свои бледно-желтые восковые лепестки. Эти цветы кажутся неизвестно как попавшими сюда пришельцами из сказочного мира.

Передо мною гладкое поле, прикрытое темно-зелеными мхами. Ни деревца, ни кочки. На нем никаких следов. Звери, видно, обходят его стороною. Легко и мягко ступаю по влажному мху,как по пружинному матрасу,и вдруг спохватываюсь — да ведь это же зыбун! Бросаюсь назад, но зыбкий моховой покров неожиданно рвется под ногами. Меня начинает засасывать тяжелая глинистая жижа. Делаю рывок, другой- еще глубже вязну, погружаясь в холодную, липкую пучину. Падаю грудью на мох, разбрасываю руки, стараюсь создать большую площадь сопротивления. Начинаю постепенно без резких движений высвобождать ноги из сапог. Потом кое-как, с большими предосторожностями, достаю из зыбуна сапоги, вместе с пудовой тяжестью прилипшей к ним глины. Проделываю все это лежа, и на четвереньках, вместе с Загрей, добираемся до края темно-зеленых предательских мхов.